Правда — это прекраснейшая, но одновременно и опаснейшая вещь. А потому к ней надо подходить с превеликой осторожностью.

Джоан Роулинг

Раннее утро. Для Тимофея Саморукова оно всегда было самым неоднозначным по части собственного восприятия временем суток.

Будучи неисправимой совой, Тимофей никогда не ложился спать раньше трех-четырех часов утра. Поэтому пробуждение в семь или около того становилось либо приятным, можно даже сказать, лакомым и обещающим несколько новых эпизодов интересных сновидений, моментом, либо мучительным и до боли отвратительным событием, означавшим почти что пытку: обязательный подъем по будильнику; нежеланный завтрак с последующим выходом на улицу, причем без какого-либо представления о том, как следует одеться, ─ обыкновенно шустрые мозги Саморукова не были способны работать хоть сколько-нибудь хорошо в такую рань.

То конкретное утро оказалось для Тимофея совсем тяжким: мало того, что ему пришлось встать в половине седьмого, так в добавок он должен был идти в школу!

─ Александр Альфредович, ну послушайте, я не могу! Какой еще урок?! Нет, я понимаю, что мы, как институт, шефствующей над этой школой с химическим уклоном, обязаны помогать учителям: нужно делиться знаниями, образовывать и всякое такое. И я осознаю, что будучи старшим научным сотрудником здесь, я должен как-то участвовать, но, ешкин кот, я ж не учитель! Одно дело аспиранты ─ у меня сейчас опять двое новеньких ─ взрослые люди. А школьники?! Они же дети! Я не умею работать с детьми! ─ Саморуков стоял перед столом своего начальника ─ Иозепа Александра Альфредовича, руководителя отдела синтеза гетероциклических полимеров ─ и говоря с надрывом, нарочито широко размахивая при этом руками, пытался тем самым повлиять на решение руководителя.

─ Тима, успокойся, пожалуйста.

─ Да как я могу успокоится, дядя Саша! Гм… простите.

─ Что я должен простить? То, что ты ─ мой племенник, пусть и двоюродный, и поэтому разговариваешь со мной вот так фамильярно? Или я должен простить твою дикую истерику?

─ Это не истерика, дядя Саша! Я на самом деле не знаю, что этим детям рассказывать!

─ А тебе, Тима, и не нужно об этом думать: всё уже решено ─ ты им расскажешь о строении материи.

─ Так я об этом и говорю! Что именно я им об этом могу рассказать?!

─ Ты в школе учился? Вот и расскажи о том, что знаешь, но применительно к школьному уровню.

─ Вы это серьезно?!

─ Тима, ты явно не в себе. Во-первых, ты ─ хороший наставник: скольких кандидатов наук от «Техноложки» ты подготовил на нашей экспериментально-производственной базе? Напомню: девятерых. Верно? Так. Во-вторых, а чего в этом такого сложного: атом, ядро, электроны? Покажешь слайды с картинками ─ интернет тебе в помощь. Помашешь лазерной указкой, умный вид при этом будешь иметь. Ты чего нервничаешь?

─ Вот, дядя Саша, поэтому я и нервничаю! Какой атом, какие электроны?! Я до сих пор сам этого не понимаю! Если б про наши гетероциклы, то я б легко, но нужно ведь о другом! Не могу я говорить о том, в чем не разбираюсь!

─ Тима! Как это ты не разбираешься?!

─ А никак не разбираюсь, Александр Альфредовович!

─ Здрасьте, приехали! Без пяти минут доктор химических наук не разбирается в таких элементарных вещах! Ты, что, извини, совсем сбрендил?!

─ Нет, я не сбрендил, а правду говорю! Я не понимаю всей этой чертовщины ─ всего этого выдуманного, надуманного, вычисленного, которого в таком виде… не может быть!

─ Ты это о чем?

─ Да вот об этом, дядя Саша: электрон, который то ли частица, то ли волна; безумно сложные конфигурации орбиталей ─ смотреть страшно на них; ядро атома, которое где-то там ─ очень маленькое ─ в центре, но всё остальное пустота! Я этого не понимаю! Хуже того, я не могу это принять за правду! ─ Тимофей всплеснул руками, а затем, с силой и громким шлепающим звуком, больно ударил себя ладонями по бедрам. ─ Не могу я этого детям говорить, понимаете? Я ж совру!

─ Тимофей, твое личное понимание или, если хочешь, непонимание, не имеет отношения к делу. Есть школьная программа, есть принятая в научном сообществе точка зрения. Хорошо, ты с чем-то несогласен, но ты ─ ученый, и ты должен…

─ Что я должен?! Нести чушь с умным, как вы сказали, видом?! ─ натужно выдохнув, Саморуков нащупал правой рукой спинку ближайшего к нему стула, пододвинул его к себе и не глядя, но как-то интуитивно примерившись, опустился на линялую матерчатую обивку сиденья. ─ Это, дядя Саша, не моё…

─ Ты в чем-то особенный? Ответь, пожалуйста.

─ Я? Особенный?

─ Да, ты.

─ Гм, нет.

─ Тогда заканчивай балаганить, как маленький, и ступай работать. На следующей неделе у тебя три сдвоенных урока. Готовься.

─ Уже три?! Говорилось же об одном!

─ Кузьмина не сможет, Котов тоже: у их аспирантов репетиции и предзащиты в «Техноложке». Всё достается тебе.

─ А я-то тут при чем?! ─ Тимофей демонстративно вытаращил глаза. ─ Александр Альфредович, вы меня наказываете за что-то?

─ Нет, просто из наших больше некому, а чужим я этого не доверю. Я б сам пошел, но надо ехать в Москву, в… гм, министерство. Тебя утешат отгулы?

─ Отгулы? Сколько? ─ Сам того не желая, Саморуков начал торг.

─ За каждую пару, то есть сдвоенный урок, дам день в августе. Идет? Учти, Тимофей, это лишь потому, что ты ─ мой племенник, ─ хитрая улыбка появилась на лице обыкновенно сурового и даже хмурого руководителя отдела.

─ Ой, да ладно! Ха-ха! ─ Саморуков не удержался от смеха. ─ Александр Альфредович, вы ли это?!

─ Кто ж еще! Тима, выручи. Выбора нет, понимаешь? Я б тебя не просил, но больше некого послать! Выручи, ну… по-родственному, а?

Здесь нужно отметить, что Иозеп и Саморуков не были ни близкими людьми, ни даже родней по крови: Александр Альфредович женился на двоюродной тетке Саморукова когда тому было уже за двадцать. Лично они познакомились еще позже ─ через десяток лет ─ в исследовательском институте, куда поступил на службу Тимофей: при первой встрече с новым начальником Саморуков даже не знал, под чьим руководством он будет работать.

─ По-родственному? Дядя Саша, вы меня знаете, я всех этих дел сторонюсь: не люблю семейственности, клановости и всего, что с ними связано. Но вас я уважаю ─ как умного человека, как ученого и как организатора науки. Поэтому отвечу: да, я постараюсь сделать всё хорошо, пусть мне это совсем не в кайф, как вы понимаете. Только еще одно условие ─ согласны?

─ Какое? Не тяни.

─ Отгулы буду брать тогда, когда они мне будут нужны и я смогу их присоединить к отпуску.

─ По первому пункту, Тимофей, однозначно да, а по второму ─ не менее однозначно ─ нет.

─ Тогда один сдвоенный урок, ─ Саморуков понимал, что может настаивать на своем: в отделе три старших научных сотрудника, и он не был обязан брать на себя работу двух других.

─ Ну вот зачем ты так? Все ж поймут: ты получил поблажку!

─ Нет, Александр Альфредович, все поймут, что я за них отбыл каторгу, а теперь имею право на компенсацию. Я ж не против: пусть сами идут в эту чертову школу.

─ Ну, Саморуков, ты, конечно…

─ Что я? Я не просил, это вам нужно, ─ Тимофей изобразил бровями нечто вроде непонимания.

─ Каков наглец, а! ─ ни о какой улыбке на лице Иозепа речи уже не шло ─ оно снова стало хмурым, только теперь еще и покраснело не в меру. ─ Хорошо, мне деваться некуда: сможешь присоединить отгулы к отпуску. Если кто-нибудь вякнет, я успокою. Всё? Договорились?

─ Если так, то да: три сдвоенных урока на следующей неделе. Я могу идти, Александр Альфредович?

─ Иди, не задерживаю. Только…

─ Что?

─ Не говори там… в школе, о том, что ты чего-то не понимаешь, хорошо?

─ Я понял: умный вид, лазерная указка, слайды. Увеличенную цветную копию диплома кандидата наук ─ она у меня есть ─ на видном месте у доски повешу, распечатку черновика докторской на стол положу ─ сделаю как надо.

─ Тимофей, прекрати, не паясничай! ─ и без того плоское и круглое лицо начальника стало, как показалось Саморукову, еще шире, а вдобавок краснее прежнего.

─ А я серьезно, дядя Саша. Всё будет скромно, но уверенно и достойно ─ не волнуйтесь.

─ Всё, Тимофей, уходи ─ ты меня достал! И… спасибо, что согласился помочь, ─ прикрыв своей большущей ладонью глаза и багровый лоб, Иозеп откинулся на спинку солидного, обитого уже изрядно потертым бежевым кожзамом кресла. ─ Отгулы твои. Три урока тоже твои. Но смотри, не облажайся! Помни: ты представляешь институт!

До школы идти было недалеко, меньше пары километров: это громоздкое и некрасивое здание, глубоко спрятавшееся с конца пятидесятых годов прошлого века в проходных дворах недалеко от Пяти углов, Саморуков знал хорошо, и почти каждый раз, глядя на эту школу-хрущевку, внутренне возмущался тому факту, как и зачем нечто подобное ─ топорное и убогое, наспех сляпанное из дешевого силикатного кирпича ─ могло оказаться здесь, в центре Петербурга, и не быть снесенным до сих пор.

Только, конечно, мнения Тимофея никто не спрашивал: здание стояло как и прежде ─ никто его сносить не собирался, школа работала. Потемневший и местами облупившийся силикатный кирпич шпаклевали и подкрашивали, изношенные ступени перед входными дверьми латали цементными заплатками, а флаги города и страны по-прежнему были на своих местах ─ на белых флагштоках перед фасадом и, как всегда, гордо реяли из-за вечно гуляющего в проходных дворах сквозняка.

─ Здравствуйте, Тимофей Александрович! ─ дородная женщина лет шестидесяти пяти в строгом темно-синем костюме, в очках с толстой роговой оправой и с нелепой объемной прической на и без того крупной голове, встретила Саморукова в школьном холле, у поста охраны. ─ Вы ведь из Института полимеров, читать лекции?

─ Да, я из института, моя фамилия Саморуков. Вот удостоверение, ─ Тимофей вынул из кармана куртки и протянул женщине коричневые корочки. ─ А вы, простите?..

─ Что вы! Не нужно никакого удостоверения ─ я вас по фотографии с сайта института сразу узнала! Меня зовут Светлана Ивановна, я завуч и ответственная за внеклассную работу, включая все аспекты взаимодействия с нашими шефами. Ну, то есть с вашим институтом.

─ Рад знакомству, Светлана Ивановна. Спасибо, что встретили: я, если честно, не представлял, куда мне идти и к кому обращаться, ─ искренне и по-простому улыбнулся Тимофей, ─ мне не дали подробных инструкций. Мы сразу в класс или сперва в учительскую?

─ Тимофей Александрович, предлагаю пройти в гримерку актового зала: там вы сможете снять куртку, выпить кофе ─ его прямо сейчас заваривают ─ и можно начинать!

─ Куда? ─ Саморуков рассчитывал на более скромный и камерный формат навязанных ему уроков. ─ В гримерку актового зала?! Точно не в класс? Я думал, что…

─ Конечно! Мы очень высоко ценим участие шефов в жизни нашей школы и не могли упустить такую возможность! Все наши дети… ─ произнеся эти слова, завуч вдруг запнулась, но затем, через пару секунд, не менее бодро продолжила, ─ конечно, за исключением младшеклассников, еще совсем не знакомых с химией… Вы понимаете, да? В общем, все дети хотят вживую пообщаться с ученым, снискавшим всемирную известность и даже славу! Поэтому ваши уроки будут проходить в актовом зале, обеспечивая максимальный, так сказать, охват!

─ Светлана Ивановна, но ведь никакой подобной известности у меня нет ─ я вполне заурядный кандидат наук… ─ Тимофей был сконфужен очевидной и нарочитой похвальбой в свой адрес, однако напор завуча был настолько силен и внезапен, что нужных слов для возражений у Саморукова не нашлось.

─ Как это у вас нет известности, Тимофей Александрович? А как же те полторы сотни публикаций, четверть из которых на английском да еще в престижных западных химических журналах? Я учитель истории и обществознания ─ мне тяжело далось прочтение даже малой части ваших работ, но главное я поняла: вы ─ профессионал и известный ученый, причем не только у нас, в России. А какие корифеи у вас в соавторах?! Сплошные доктора наук! Даже академики есть!

─ Гм, да, во многих странах мира наш институт считается авторитетным научным центром… ─ поняв, что спорить нет особого смысла, Саморуков решил не перечить.

─ Вот видите! Поэтому, пожалуйста, не скромничайте, ─ Светлана Ивановна наклонила голову и, слегка улыбнувшись и немного прищурившись, пристально, но как-то недобро посмотрела на Саморукова сквозь толстые стекла очков ─ так, как подчас плохие учителя смотрят на своих учеников. ─ Пойдемте в гримерку: время на знакомство и политес уже закончилось.

«Матерая стерва, но не дура! А Кузьминой и Котову я этого не забуду!» ─ Тимофей кивнул и покорно, хотя и нервно подергивая время от времени плечами, пошел по длинным школьным коридорам на свою новую голгофу.

Актовый зал на вид убогой, по мнению Саморукова, школы оказался огромным и великолепным по оснащению: площадью под триста квадратных метров, с высоченным потолком, свежим ремонтом, новой мебелью и всей необходимой аппаратурой.

Времени на изучение диспозиции было мало, но быстро пройдя через пока еще пустой зал, Тимофей отметил наличие грамотно спроектированной акустической системы, хорошего проектора от известного производителя, недешевого ноутбука для докладчика на мультимедийной трибуне и еще многого, чем был бы счастлив похвастаться большой конференц-зал любой серьезной и успешной компании.

Гримерка тоже была хороша. Светлая, просторная комната предлагала выступающим на сцене не только необходимый инвентарь и мебель: удобные кресла, зеркала с подсветкой, шкафы и мобильные стойки для одежды, столы для подготовки реквизита, ─ но еще и зону отдыха с мягкими диванами, соседствующую с мини-кухней, где помимо вполне ожидаемой раковины, кулера для воды и сушилки для посуды, была установлена дорогая двухрожковая кофе-машина. Отдельный туалет тоже был предусмотрен.

Выслушав Светлану Ивановну, не без гордости под чашку отличного кофе сообщившую, что ученики старших классов под руководством учителя информатики уже заранее всё подготовили, включили и настроили, Саморуков понял, что из содержимого принесенной им сумки с техникой понадобится лишь одна вещь ─ самая мелкая и легкая ─ флешка с записанной на неё презентацией: от Тимофея требовалось только открыть файл и… провести урок.

Готовясь к исполнению роли учителя, Саморуков выяснил, что в нынешних школах с углубленным изучением химии этот предмет может преподаваться начиная с пятого класса.

О чем рассказывать пятиклассникам? Идея родилась спонтанно, и она должны была выручить ─ за основу своего повествования Тимофей взял историю развития представлений человечества об устройстве материи и том, как различные воззрения сменяли друг друга. Расчет был прост: чем больше трепотни, занятных и курьезных фактов, тем меньше времени можно отвести тому, в чем сам Саморуков не разбирается, а значит, меньше шансов, как выразился недавно его начальник, облажаться.

«Что ж, тогда сперва будет про атомизм Демокрита и философию Аристотеля, затем про работы Бошковича и Дальтона, и только потом ─ после рассказа о модели атома Резерфорда ─ можно подводить аудиторию к современным кванто-механическим объяснениям устройства природы ─ к электронным оболочкам, орбиталям и прочей, не понимаемой мной самим, химико-математической зауми…»

Два первых сдвоенных урока, проведенных Саморуковым, подтвердили преимущества такого сценария: всем было интересно и нескучно, дети слушали внимательно, смеялись над забавными картинками на экране и ребячливыми шутками Тимофея, задавали вовсе неглупые вопросы по окончании каждой встречи.

Светлана Ивановна демонстрировала совершенный восторг:

─ Тимофей Александрович, думаю, что это прозвучит высокопарно, но вы… мы… были бы рады видеть вас как можно чаще! Посмотрите, как дети вас слушают! Они же счастливы!

─ Гм… ─ Тимофей осторожно отпил из чашки горячий кофе ─ на тот момент два дня каторги он уже полностью отбыл. ─ Увы, но мою работу в институте никто за меня делать не станет.

─ Конечно, Тимофей Александрович, но если вдруг у вас все-таки появится возможность приходить к нам хотя бы раз в квартал, то мы ─ и я, и дети ─ были бы крайне этому рады! Вы нам нужны!

Саморуков отчетливо понимал, что за словами завуча, пусть и сдобренными порцией притворной экзальтации, стоит жгучее желание самой Светланы Ивановны выполнить собственный план по внеклассной работе: даже без учета лести, одно только «раз в квартал» чего стоило.

Но все же главной причиной для отказа приходить в школу как можно чаще для Тимофея было другое: он твердо знал, что играть и дальше роль массовика-затейника у него не получится ─ Саморуков никогда не любил и даже почему-то боялся актерствовать. Да, что-то изобразить он мог, но это всегда получалось исключительно на кураже, а чаще ─ по необходимости.

─ Светлана Ивановна, давайте начистоту: сейчас я пытаюсь делать экспромтом нечто вроде шоу, а поскольку всё это в первый раз ─ и для меня, и для детей ─ оно, допускаю, действительно, гм… прикольно, как говорится. Но, согласитесь, многократное использование лектором одних и тех же приемов быстро надоест слушателям, а я никак не профессиональный артист, чтобы от раза к разу давать новые, захватывающие и эффектные представления. Поэтому прошу на меня не рассчитывать: завтра последний сдвоенный урок ─ обеспечим, как вы сказали, максимальный охват ─ и мы распрощаемся.

─ Ах, как это печально, Тимофей Александрович! Вы же так хорошо образованны и умны! ─ завуч без малейшего стеснения продолжала льстить. ─ Вы стали нашим кумиром!

─ Увы, я не смогу, но вы… а поговорите-ка с руководством нашего института! Если хотите, то могу предложить подсказку, основанную на, скажем, инсайдерской информации… ─ Саморуков тоже перешел к игре не по правилам.

─ С удовольствием её приму, эту вашу подсказку! ─ моментально выпалила завуч.

─ Но есть условие…

─ Готова принять любое, если это пойдет на пользу детям!

─ Ни при каких обстоятельствах на меня не ссылайтесь. Идёт, Светлана Ивановна?

─ Даю слово члена пар… ─ завуч поняла, что начала говорить что-то не то, но тут же исправилась: ─ Даю слово члена педсовета района.

─ Хорошо, принято. Итак, во-первых, у нас есть много молодых ученых, из числа недавно пришедших в институт: эти ребята ─ сами недавние студенты, и им, как я полагаю, будет нетрудно найти общий язык с детьми. При этом в широком кругозоре нашей молодежи и её образованности можете не сомневаться: экспериментальная химия ─ во многом опасное, а часто и смертельно опасное занятие, поэтому мы берем только самых толковых и продвинутых. А, во-вторых, гм…

─ Тимофей Александрович, ну пожалуйста, скорее!

─ Во-вторых, кроме меня в нашем отделе есть еще два старших научных сотрудника. Они ─ знатоки предмета и великолепные лекторы, их фамилии…

─ Так, я записываю… ─ в руках Светланы Ивановны чудесным образом материализовались блокнот и шариковая ручка.

─ Кузьмина и Котов. Оба ─ кандидаты наук, оба заканчивают свои докторские диссертации. Кроме того, они имеют огромный стаж работы и смогут многое дать детям ─ уж точно не меньше, чем я. Настаивайте на участии двух этих ученых ─ скажите, что прочитали опубликованные ими работы, что их содержание вас впечатлило своей глубиной и…

─ О, этому меня учить не нужно, Тимофей Александрович! Опыт, знаете ли, есть, ─ блокнот и ручка так же внезапно и магическим образом исчезли из рук Светланы Ивановны, ─ я знаю, как такие дела провора… делаются. Вам же огромное спасибо за важный для меня инсайд, ну… то есть за участие и готовность помочь школе и детям.

─ Не за что, я ж понимаю ─ всё ради детей.

─ Именно так! Завтра ждем вас к восьми. Не опаздывайте. Дорогу к залу вы знаете. До свидания, ─ на выходе из гримерки и уже спиной к Саморукову быстро, раздельно и по-казенному сухо отчеканила Светлана Ивановна…

Наступил третий и последний день школьных мытарств Тимофея.

Всё шло хорошо: Саморуков вел свой рассказ со сцены, травил байки и анекдоты, дети слушали, а когда это было намеренно спровоцировано ─ весело хохотали. Учителя на последних рядах выражали свое одобрение вовсе не редкими, пусть и негромкими аплодисментами. Оставалось сделать последнее усилие: заканчивая урок, Тимофей должен был ответить на вопросы школьников.

Тут тоже всё шло гладко, но лишь до тех пор, пока из первого ряда на последних минутах не была поднята очередная ученическая рука ─ тоненькая, принадлежащая девочке лет двенадцати-тринадцати, обладательнице больших и внимательных глаз, пристально и непрерывно следивших за Саморуковым с самого начала урока. Заполучив в руки микрофон, она произнесла:

─ Тимофей Александрович, у меня есть вопрос, но он… странный. Можно такой задать?

─ Если он по теме нашей лекции, то конечно. Как вас зовут? ─ Саморуков всегда обращался к детям на «вы», но обычно имен не спрашивал. В этом же конкретном случае Тимофей почему-то не смог поступить иначе.

─ Меня?.. Наталия. Наташа Степанова. Я учусь в 7-м «Б». А мой вопрос… Вы показывали слайд с картинками, на которых были изображены разные орбитали: s, p, d, f…

─ Вы говорите об этом слайде? ─ Тимофей вывел на экран картинку из Википедии:

─ Об этом, спасибо. И вы сказали, что если упрощенно, то все эти фигуры показывают некие области пространства, в которых может находится электрон, верно?

─ Да, так я и сказал. В чем заключается ваш вопрос?

─ Тимофей Александрович, но ведь это математика! ─ девочка сделала шаг вперед и, не сводя сосредоточенного взгляда с лица Саморукова, взволновано выкрикнула: ─ Это математическая абстракция, да?!

─ Конечно. Ничего не взято с потолка. Орбиталь ─ это математическая функция, а математика ─ королева всех наук. Определение не моё, все претензии направляйте Карлу Фридриху Гауссу, ─ Саморуков попытался отшутиться, понимая в то же время, что шутки сейчас неуместны. ─ Просто, Наташа, мы, химики, пользуемся этими инструментами ─ формулами, функциями, рассчитанными величинами и всем прочим.

─ Значит, эти орбитали, они ─ абстракция. Ясно…

─ И что из этого следует? Вы о чем?

─ Я?.. Скажите, лично вы, то есть настоящий ученый-химик ─ не какой-то выдуманный, который из книжек, фильмов или мультиков, ─ вы верите в то, что реальный мир настолько абстрактен?! Лично вы!.. ─ по лицу девочки пробежала странная судорога, но уже через мгновение, резко, гордо, и даже с неким вызовом, подняв подбородок, она закончила: ─ Вот! Это и есть мой вопрос: мир ─ это абстракция? Он такой… странный, как формулы этих математиков, рассчитавших орбитали? Я хочу понять! Вы как ученый… вы в это верите?!

Зал затих, в воздухе повисла гробовая тишина.

─ Нет, я не верю, ─ Тимофею не пришлось долго обдумывать ответ. ─ Так не может быть, ибо физический мир, по-моему, должен быть устроен проще. Как именно? Не могу вам ответить, но я пытаюсь в этом разбираться ─ не по работе, а как… научное хобби, что ли. Не знаю, получится ли у меня когда-нибудь до чего-то дойти… В любом случае, Наташа, огромное спасибо за то, что вы нам показали: желание думать и смелость быть собой. Мне, например, такой смелости подчас сильно не достает, хотя я и взрослый мужчина, а не юная школьница.

Тимофею ужасно хотелось спуститься со сцены и обнять субтильного и хрупкого, но при этом бесстрашного ребенка, однако Саморуков сдержался. Вместо этого он снова обратился к залу:

─ Что ж, я сказал правду, пускай это кому-то может и не понравится. И я настаиваю на том, что мысли и подход Наталии Степановой стоят того, чтобы быть воспринятыми всерьез: ученый не обязан следовать чужим догмам, какими бы вечными и мудрыми их ни считало сегодняшнее научное сообщество. Запомните: наука была бы мертва, если бы те, кто ей занимается, не вникали в суть вещей, не сомневались и не вели поиски наилучших объяснений тому, что нас окружает, ─ миру, в котором мы живем. Желаю всем вам стать блестящими химиками и хорошими, пытливыми и честными людьми!

Прозвучал звонок, означавший окончание урока.

─ Спасибо за внимание, коллеги! ─ Тимофей коротко поклонился и выключил проектор ─ экран с картинкой, демонстрирующей формы орбиталей, погас…

На этот раз Светлана Ивановна в гримерку не зашла. Кофе Саморукову тоже предложен не был.

Тимофей надел куртку и в одиночестве направился к выходу. Он все-таки умудрился облажаться, но удивительное чувство, или, скорее, ожидание, чего-то нового и важного, возникшее после знакомства с девочкой Наташей, на уровне эмоций превосходило и перебарывало страх неминуемого осуждения и наказания со стороны институтского начальства.